От предъявления кредитки Шорохов благоразумно воздержался — наличных, несмотря на транспортные расходы, все же хватило. Олег был уверен, что его необоснованные покупки весной девяносто пятого Служба отследит и так, без засветки карточки, но помогать он никому не желал. Вычислят — значит, вычислят. Накажут — значит, судьба.
Фээсбэшные спецы по прослушке вышли минут через пять, еще через десять на улице показались два липовых санитара с базы. За это время пятки сквозь тонкую подошву прочувствовали снежок настолько, что Шорохов даже перестал пританцовывать.
Выждав после отъезда «Скорой» еще немного, Олег воровато огляделся и направился к дому. Этаж, кажется, четвертый. Квартира вторая слева…
Остановившись перед дверью, он тронул макушку — не то почесал, не то погрел, и коротко позвонил.
Открыв, Рыжая сразу посторонилась, словно это была не квартира, а что-то общественное, вроде вокзального туалета.
— Здравствуй… Ирина… — еле вспомнил Шорохов.
— Ну заходи, чего ты?… — сказала она.
На кухонном столе стояла тарелка, в раковине лежала набоку знакомая Олегу черная кастрюля.
— У тебя пожрать ничего нет? — спросила Рыжая. — А то просто невозможно, какая дрянь…
Олег развел руками и, чтобы побыстрей согреться, расстегнул пальто. Движение получилось как бы одно, слитное.
— Нету? — не поняла Рыжая. — Эх… У меня только суп. Будешь?
— Ты меня узнаешь, Ира?
— Тебя?… — Она обернулась, но посмотрела почему-то не на лицо, а на живот. — Не обижайся, красавец…
— Забыла? Это правильно.
Рыжая, пропустив реплику мимо ушей, села за стол.
— Сейчас кто-нибудь придет, — сказала она, неохотно поднимая ложку. — Что-нибудь принесет. Может быть…
Олег мимоходом заглянул в ванную — пар после его невостребованного шоу еще не рассеялся. В пепельнице на кухне лежало несколько окурков, два из них оказались от «Кента». Спецы из ФСБ должны были проявить больше внимания к мелочам.
— Декабрю уже не удивляешься, — констатировал Шорохов, присаживаясь напротив.
— В каком смысле?
Не ответив, он достал из-под куртки мнемокорректор.
— Ты кушай, кушай…
Олег поковырял малюсенькие пуговки, и в окошке высветилось: «скон. сектор 00–00…00-00».
Рыжая хмыкнула и с отвращением продолжила трапезу. Шорохов нажал мизинцем скрытую в торце прибора кнопку и глянул на табло. Корректор дал сбой. Олег повторил сканирование — результат подтвердился: «реж. фрагмент., 3911-20… 3908-15». Он даже не сразу сообразил, что это означает. Скорее странное, чем хорошее или плохое, как сказал бы Лис…
Память Рыжей корректировали, но ей закрыли один узкий сектор длительностью не более трех часов. И относился он к каким-то старым событиям полугодовой давности… приблизительно к июлю. Остальное ей как будто и не трогали. Шесть месяцев в школе и выпускной тест, который закончился несколько минут назад, она должна была помнить.
— Ты чего такой потерянный? — спросила Рыжая.
— Я-то ничего… — пробормотал Шорохов. — Ты точно меня не узнаешь? Чем с утра занималась?
— Спала…
— Где? Здесь?!
— У соседки задремала случайно… А что?
— И сколько дремала?
— С вечера… В чем дело-то?
— Да так… — Олег включил прибор еще раз и получил то же самое: три часа в июле. — Проснулась во сколько?
— Только что, даже не умывалась.
— В ванной кто-то был, — заметил Шорохов. — Там пар, и зеркало запотело.
— Серьезно?… Я, наверно, вчера воду не выключила. День рождения отмечали. Соседкин. А это у тебя сигара? — осведомилась Рыжая, указывая на корректор. — Угостишь?
— Обязательно.
Олег шевельнул мизинцем. Такая уж у корректора была форма — с кнопкой под мизинец. Рыжая уронила руки и клюнула носом тарелку. Цифры в окошке тут же обнулились — закрытый сектор памяти стал доступен.
Шорохов опрокинул женщину на спину и перенес в спальню. Сгрузив ее на кровать, он утер ей щеки наволочкой и осмотрелся.
Объективно после теста прошло меньше часа, субъективно — Олег уже прожил больше суток. Однако комнату он помнил отлично: пыльный телевизор, темный затоптанный пол, скомканное одеяло. Найти следы технарей было несложно — на стене возле шкафа осталась тонкая бороздка, а под стулом неуместно блестел мелкий винтик. Шорохов подцепил его ногтями и выкинул в форточку, затем послюнявил палец и растер царапину на обоях.
Рыжая должна была пролежать в шоке еще минут десять Олег вернулся на кухню и закурил. Он не отдавал себе отчета, зачем ему понадобились три часа из чужой жизни, которые за полгода могли забыться и без корректора. Он-то рассчитывал совсем на другое… Шесть месяцев — вся школа, начиная от встречи с вербовщиком и заканчивая выпускным тестом. Куда все подевалось? Не могло же это утрамбоваться в какие-то три часа — три часа в давно прошедшем июле…
В коридоре послышалось жалобное оханье, и на кухне появилась Рыжая — с искренним недоумением на лице и со смертельной тоской в глазах. Вспоминать насильно забытое тяжело, Олег знал это по себе. Особенно в первый раз, когда ты не понимаешь, что с тобой происходит, когда вдруг наваливается глухой беспричинный депрессняк. Бороться с ним невозможно, но с опытом приходит умение его терпеть. А еще спасает мысль о том, что это скоро закончится.
— Доброе утро, — сказал Шорохов.
— Ой… А я тебя знаю! — отозвалась Рыжая.
Олег помрачнел. Что-то не складывалось… Полная ерунда…
— Разве мы с тобой виделись? — спросил он. — Летом мы не могли…