Двухтысячный год был для него неудачным. Летом, как раз в эти самые дни, он решил заняться бизнесом. Бизнес получился так себе и, кроме долгов, ничего не принес. А осенью, в октябре, Шорохов имел неосторожность влюбиться в одну стерву. В итоге — месяц чудовищной депрессии, потом месяц чудовищного запоя. Словом, к концу света он был готов как никто: почти пустой карман, почти пустая душа…
«Предупредить, что ли, горемыку?…»
Олег украдкой потрогал мобильник. Прямой номер Служба зарегистрировала в девяносто пятом году еще двадцатого века и оплатила его везде, вплоть до пятнадцатого года уже века двадцать первого. Этот номер тоже преодолел миллениум — благополучно, как и все человечество.
Главное, застать себя дома…
В углу зашумел электрический чайник, и Шорохов отдернул руку от трубки.
«Не надо, Олежек, не дури…»
Внезапно он ощутил слабую волну воздуха, и посреди кабинета появился какой-то мужчина.
— Как ни приду, вы все чаи гоняете, — заметил тот, складывая синхронизатор.
— У Лиса нюх на халяву, — отозвался Пастор. — Печенье захватил? С орехами и с такими штучками внутри. Нет?! Тогда фиг чего получишь!
— Оператор! Отказывая курьеру в бутерброде, ты рискуешь не только бутербродом, — объявилЛис. — О, и ты здесь? — обратился он к Олегу. — Шорох, кажется?… Сколько лет, сколько зим…
Олег узнал его без труда, но не мог сообразить, при каких обстоятельствах они встречались. Курьер был одет в темно-зеленые армейские брюки и красную футболку. Спереди и сзади по ней вертикально шли огромные буквы: «FOX». Как на шапке. Вот шапку Олег помнил.
— Сколько лет?… — переспросил он. — Нисколько. Пару дней всего…
— Это для тебя. А я уж на год состариться успел.
— Выглядишь все так же.
— Работенка у него блатная… — вставил Пастор.
— Работенка у тебя, а у меня служба, понял? Пронзающий время с преступником на горбу, — изрек Лис.
— Вот и давай… Пронзай отсюда, раз ты без гостинцев, — ответил Пастор.
Лис, никак не отреагировав, забрал у водителя стакан и налил себе чаю. Затем вручил координатору мини-диск и, усевшись на свободный стул, вперился взглядом в Седого.
Нарушитель уже оклемался и начал беспокойно шевелиться.
— Копец тебе, фрэнд… — равнодушно произнес Лис. — Вы отчеты накропали? Две операции по одному объекту — это плохо. Но если они в одной точке… это, скорее, хорошо. Лишний раз не мотаться.
— Ему даже в этом халява выпала, — хмыкнул Пастор. — Умеют же люди!..
— На чем писать? — спросила Ася.
— Компы заняты, пишите на бумаге. — Пастор достал несколько чистых бланков и выловил в ящике две гелевые ручки.
Шорохов пристроил листок на колене и быстро, почти не задумываясь, заполнил пустые графы.
— Э-эй… — обронил Лис, просмотрев отчет. — Что ты мне нацарапал? «Дополнительно: объект крайне опасен, склонен к рецидиву, не исключена попытка вооруженного…» Это что такое?!
— Ну?… — не понял Олег.
— С такой характеристикой ему прямая дорога на Север. Его потому и амнистировали, что ты там ведро слез вылил. Пиши, как было, Шорох.
— А как было-то? — озадачился тот. — Ничего еще не было. Я собирался, да…
— Вот и пиши, раз ты собирался. Это же его касается, — Лис указал на Седого, как на предмет интерьера. — Изменишь его судьбу — изменишь всю магистраль. Получится натуральное вторжение. Будешь наказан.
— Но я же… Да нет, мне все равно! — воскликнул Олег. — Мне не жалко. Просто… я ведь того отчета не писал. Только планировал…
— С твоей точки зрения — планировал. С моей — давно сделал.
Нарушитель окончательно пришел в себя и дернул прикованной рукой.
— Учти… Шорох, да? Учти, Шорох, я вернусь за тобой снова, — проговорил он с ненавистью. — Сколько бы мне ни осталось, я всю жизнь буду…
— Твое «буду» уже закончилось, — перебил его Лис. И монотонно добавил: — Поверь мне, я точно знаю. Теперь у тебя только «был», и ничего больше. А еще одна реплика с места — отправишься в картонной коробке. Замороженным брикетом.
Олег взял новый лист и задумчиво повертел ручку. Если бы Седой не прибыл убивать его в этот же день, если бы они не встретились сразу, то при составлении отчета он обладал бы свободой выбора. Какой-никакой свободой, пусть чепуховой, — да к тому же она и привела совсем не туда… Но она как будто была. Теперь Шорохов ее потерял, и, что еще хуже, он увидел ее иллюзорность. Он не выбирал, а лишь прошел по единственной дорожке, которую принял за одну из многих. На самом деле выбирать оказалось не из чего, и, попробовав отклониться с пути, Олег в этом убедился. Все было так, как он сделал, и никак иначе. Хотя даже и не сделал, а только планировал… Не узнай он последствий, не измени решение — это и не проявилось бы. Ведь он действительно хотел выпросить для Седого амнистию… Но чем он тогда отличается от «замурованных» с их скрытой, но строго установленной предопределенностью? Они — в бетонном столбе, а он?… Где он, если не в таком же столбе?
— Не мучайся, Шорох, — сказал Пастор. — Я уже набрал. Вот. — Он ткнул пальцем в экран, и Олег прочитал:
«ДОПОЛНИТЕЛЬНО. В связи с искренним раскаянием, добровольным отказом от вторжения, а также особыми личными обстоятельствами, прошу рассмотреть вопрос о менее жестком наказании, по возможности — полной амнистии».
— Нам этот отчет еще в школе показывали, как пример пагубного гуманизма, — потешаясь, заявил Пастор.
— В какой школе, что ты несешь? — вскинулся Олег. — Ты когда учился-то?
— Тебя же не смущает, что наши железки будут изготовлены только через сорок лет? Короче! Ты так написать хотел? Так и написал. «Оператор Шорох»?…